Основатель группы «Ляпис Трубецкой», а ныне — BRUTTO, поэт и музыкант Сергей МИХАЛОК: «Моя задача — всех разбомбить!»

Появление BRUTTO многочисленных поклонников Михалка если не разочаровало, то сильно озадачило. Это группа не веселых и пьяных музыкантов-панков, а банда качков и хулиганов (одним из солистов стал чемпион-тайбоксер Виталий Гурков).

«Поющие гантели» — так поначалу прозвали новый проект злобные критики. Михалок объяснял, что его проект о СОЖ — «свободном образе жизни», а критики упорно видели в нем только ЗОЖ — «здоровый образ жизни» и прославление утренней зарядки. Но очень быстро Михалок доказал, что спорт и музыка совместимы. И песня «Гарри» сейчас в Украине вызывает такой же эмоциональный отклик, как и «Воины света».

В Беларуси проекты Михалка традицонно под запретом. Не удалось выступить даже с одной композицией на спортивной арене перед хоккейным матчем «Динамо» в Минске. В России BRUTTO успела дать всего четыре концерта, прежде чем окончательно попала в список вражеских групп, пропагандирующих «Майдан».

Сергей Михалок перебрался жить в Киев, и BRUTTO проехала по всей Украине с успешным туром. Правда, за фотографии с бойцами полка «Азов» какие-то злопыхатели сорвали концерты группы в Германии, обвинив их в пропаганде фашизма. Инцидент, к счастью, практически исчерпан, осенью Михалок с товарищами съездил в Германию и записал новый альбом.

«ВОКРУГ НАС ПОЯВИЛОСЬ МНОГО АГРЕССИИ, НЕКОТОРЫЕ УЖЕ НАС СТАЛИ БОЯТЬСЯ»

— Не так давно у вас закончился большой и долгий тур по Украине. Проехались с BRUTTO, кажется, по всем украинским городам. Какие впечатления?

— Я не видел присутствия властей, вообще нигде. Не было министерств, ведомств и бесконечных согласований. И при этом все было круто. В России, в Беларуси я их всех видел и знал. Есть государства, которые ко всему хотят иметь отношение, даже к музыке. В Украине я никого из чиновников не видел, и при этом все работало хорошо.

Плюс, конечно же, та публика, которую я сейчас вижу на концертах BRUTTO. Очень много активных людей, которые не просто живут чем-то революционным, а поняли, что революция — это единственная возможность жить по-настоящему всегда. Не просто переворот — кого-то свергнуть с тумбы и забраться туда самому, а это неизменно и незыблемо. Они такие сейчас здесь — горящие глаза, очень яркие, много ребят, прошедших АТО, много активной молодежи, и каждый что-то делает.

Украинцы знают, о чем я пою. Знают, что такое «крепкий молот в руке». Они это видели. Видели эти огни. Мои ветряные мельницы, мое артистическое донкихотство, мой творческий и романтический эпос многие здесь реализовали. В Украине мощный обмен энергией. Поэтому на «Воинах света» я говорю: «Эти песни для вас и о вас, спасибо за вдохновение». «Эти песни для вас» — я могу сказать и в России, но не могу: «Эти песни о вас...».

— То есть со сцены прыгнуть и дать в морду наглому фанату, как это произошло на концерте в Полтаве, — это не режиссерский ход?

— Какой режиссерский ход?! Я похож на идиота? Ты понимаешь, сколько бы стоило денег снять такую постановку? Самое смешное, что перед концертом я сидел и час говорил пацанам, что у нас теперь новый код — мир.

Вокруг нас появилось много агрессии, некоторые стали нас уже бояться. Скоро родители перестанут пускать детей на концерты, потому что много боевого контекста, но боевого по-настоящему. Я в Полтаве сидел и перед концертом говорил: «Все, ребята, теперь дзен, спокойствие, мы ни на что не реагируем, ни на какие провокации». И это было уже после фотографий с бойцами «Азова», всяких идиотских запретов.

И вот концерт. Как я могу смириться с тем, что стоит пьяный, выше всех на голову и требует моего внимания в переполненном зале, тычет мне факи, водит большим пальцем по горлу?

Я видел столько всего на свете, я готов на все, что угодно. Но я пою песню «Гарри», и рядом стоят люди, которые не видят, что он делает. Он воспользовался тем, что фанаты в этот момент его не видели — у них такой флешмоб во время «Гарри», когда все садятся на пол, поэтому ему, кстати, повезло. Они бы его отп...дили. Я, может, спас ему жизнь.

Я пою, и у меня начинают колени дрожать. Я испытал дикий ужас от того, что не знаю, как поступить. Если бы прыгнул Огурец или Бразил, его бы увезли в больницу. А мне страшно, что в зале — бойцы АТО стоят, смотрят, у кого-то в глазах слезы. Это же не просто песня.

Поэтому я очень испугался и от страха потерял контроль. Даже не успел микрофон отдать. Я его не знаю, не видел его лица, и меня сняли, когда я уже топтал его. Я боксом занимаюсь пять лет, но я его кулаком не смог ударить. Дрался, как на улице. Когда меня уже вытащили на сцену, я об этом ни слова не сказал и продолжил концерт.

Где-то во мне живет дикость и ярость, иногда она мне спасала жизнь. Я не горжусь этим поступком, не говорю, что молодец. Может, этот человек на что-то обиделся, подумал, что мы зазнаемся, или он не поддерживает нашу позицию, или просто пьяный... Может, он считает, что факи — способ поддержать меня.

— Ты не ожидал, что «Воины света» станут гимном Майдана?

— Ну конечно, нет. «Воины света» я написал в Доминикане... Глядя на голубых китов, вспоминая капитана Блада. Все мои юношеские, романтические книги и все, что мне нравилось в пиратах, — их первые анархические республики. Какая-то джентльменская договоренность: этих не трогаем, делим добычу, вместе идем туда-сюда. И это все там, в Карибском бассейне. Борьба как единственно возможный путь поэта и артиста. Что нужно романтизировать? Донкихотство. И придумывать ветряные мельницы.

«Воины света» — это патетический гимн. Он обо всех: о маленьких и о больших людях революции, единстве, о том, как коллективный кретинизм, который в большинстве случаев побеждает, когда появляется страх, агрессия, еще что-то, вдруг перерождается в коллективное созидающее начало. В громадную силу...

Для меня Майдан всегда был Давидом. А система — Голиафом. Всегда! Поэтому я, как старый партизан, всегда знал, что в партизанской войне: ударил исподтишка — убежал, никогда не выходить на открытые столкновения. Это моя позиция, это тактика партизанской войны.

Чтобы не было громадного отряда, соединения с телками, коровами, козами и обозом. Иначе тебя идентифицируют, прямой наводкой е...т — и п...ц. А тут получилось, что маленький Давид разросся, показал такую мощь, что разбил Голиафа. И голиафы оказались не голиафами, а големами...

«ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СВОЮ СОБСТВЕННУЮ ЖИЗНЬ — ВОТ ЭТО УКРАИНА»

— Ты пытался жить в Москве, адаптироваться там. Половину жизни прожил в Минске. Сейчас живешь в Украине. Чувствуешь разницу? Или все люди одинаковые, просто обстоятельства иногда заставляют вставать то на светлую, то на темную сторону?

— Разница есть. Украинцы готовы больше брать ответственность за свою жизнь, чем россияне и белорусы. Я не слышал от них коллективного недовольства кем-то. Вот в чем громадная разница.

Коллективное недовольство белорусов я видел, коллективное недовольство россиян — тоже. У украинцев есть коллективное недовольство агрессором, тем, кто на них напал. Драматург Лесь Подервянский предложил национальную идею: «Отъе...тесь от нас». Но я не видел коллективного недовольства венграми: «Б...ь, вот эти венгры!». Или кем-то еще.

При этом они боевые! И в этом — европейский подход: «Я здесь живу, буду заниматься своими делами, не чипайте меня, мы здесь все сделаем». Мы в Одессе живем, мы в Одессе сделаем все класс. Там откроем ресторан, там еще что-то, мы работаем, мы мутим, пятое-десятое. В этом смысле достоинство и гордость как громадная ответственность за свою собственную жизнь. Вот это — Украина.

Поэтому их стихийное может перерасти в созидательное. Поэтому на Майдане — и белорусы, и грузины. Они приехали и были восхищены. Ты что не видел, как это было круто? И даже сейчас я вижу, что страна в этом плане на подъеме...

Что мне еще нравится — моряки тут воз­вращаются и рассказывают, что вот там классно, там красиво, там здорово. А белорусы вечно приедут из Европы и давай хаять — там очереди, там то, там се. Россияне все время кем-то недовольны. Они все кем-то недовольны. Им подавай, кто виноват в их жизни. То чурки виноваты, то теперь чурки не враги, хохлы виноваты, пиндосы... Главное, что кто-то виноват, только не мы сами. Никакой личной ответственности. Это кто, я, что ли, сделал? Главное, чтобы не отвечать: «Это не я, это не мы».

И еще важное отличие. В разных странах, разных городах украинцы всегда объединяются — школы национальные, кружки какие-то, газетки печатают, ходят в вышиванках и с венками. Белорусы все разобщены, русские вообще прячутся друг от друга. А украинцы держатся вместе.

— Многих белорусов раздражает в Украине бардак: «Не хватает порядка».

— Пошли они все на х...! Не понимаю, о каком порядке они говорят. Я никакого порядка не знаю. Я здесь вижу больше порядка во всем. «Порядок» — это когда есть алгоритм действий. Тебе вот сказали, есть правила, своды, по ним надо делать так, даже в беспорядке.

Янык за что больше всех получил? За то, что государство попыталось быть везде. У украинцев это не прошло. Я говорю: «Ребята, разница громадная в чем? Путин, Назарбаев, Лукашенко и Янукович, они мне, Паше Шеремету или любому человеку из Беларуси, России и еще откуда-то достижением своих мрачных целей угрожают физически. То есть, чтобы достичь своей цели, они готовы разорвать тебя, задавить танками, прислать бандитов...

Ну а человек, который делает шоколадки, или тот же Яценюк — я не вижу в них этого страшного кода. Это уже разница громадная. Они хитрые? Хитрые. Олигархи? Олигархи. Но разница огромная!

Современный политик должен достигать уважения без слова «страх». Разве мы Меркель уважаем потому, что боимся ее? Что она страшная? Разве Саркози страшный? «Если ты не с нами, мы тебя ух...рим» — это не порядок. Я проездил по России прош­лый год, я знаю, что такое нагнетание. Раз­ве Макаревич по-настоящему что-то сказал, он Майдан поддержал, он был на Майдане? Щелкнули пальцем, и он превратился в главного врага. Да он безобидный человек по-прежнему. Тот, кто программу «Смак» ведет. Какой он революционер? Интеллигентный московский образованнейший талантливый поп-музыкант. Но создалась такая среда, когда «ты не наш — уе...вай, или с тобой что-то случится».

— Тебе тоже пришлось уехать из Минска из-за твоих высказываний о Лукашенко. Ты не жалеешь, что наехал на Лукашенко?

— В смысле — жалеешь?

— Ну, мог бы не трогать, промолчать...

— Я рад каждой секунде своей жизни. Я рад всему, что делал и делаю. Я совершал кучу ошибок и совершил много хороших поступков. Но это не мой путь — жалеть. Я сказал то, что в тот момент чувствовал.

Меня больше волнует не лично Лукашенко. Да, я вижу, кто он и что он. По большому счету, у всех у нас главная претензия — мы хотим нового в глобальном, космическом плане. Мы за новое и обновление, а они за старое. Даже если бы старое было хорошим, все равно нужно было бы менять. Даже если бы страной руководил просветленный Ганди, я бы все равно сказал: «Все, старику пора уйти, ему нужно читать лекции».

Главное: я борюсь со старостью во всем, я против геронтократии. Современные методы косметологии, фармацевтика приводят к тому, что очень много стариков засиделось на своих рабочих местах, у них есть виагра, они хотят молодых любовниц, но они не готовы к новой жизни... Поэтому, когда я слышу, что сняли старого мэра Вильнюса, думаю: «Какого старого? Он на пару лет меня старше». Но сейчас поставили вообще молодого, и я согласен. Я за постоянное обновление.

Там был клоуном, все, меня надо заменить. А как заменить? Делаю другую группу. Сейчас я в BRUTTO. Сколько смогу быть в Brutto молодым, столько продержусь.

— Глядя на тебя, я иногда ловлю себя на мысли: ты прикалываешься или это все искренне? В твоей жизни спрессовались и замешались «Ляпис» ранний — пьянство, безумие, карнавал, попса — и «Ляпис» поздний — зубодробильные ритмы, сумасшедшие тексты... Ты сам понимал, где ты есть?

— В этом же и была главная проблема «Ляписа Трубецко­го». Это надо было назвать цирк Барнума или цирк «Ляпис Трубецкой». Тогда он предполагает не цирк одного Михалка, а дивертисмент: здесь — серьезный канатоходец, который рискует жизнью, тут же бегает коверный, который упал, прыгает на попке и разбивает шарик, а здесь — дрессированные ежики и настоящие тигры.

Цирк был современный, с агитацией, новыми постановками и всякими делами. Но, конечно же, в каждом амплуа как творческая личность я старался идти досконально. Врать и лицемерить — часть моей профессии. Но врать художественно, без искреннего, внутреннего наполнения невозможно — тебе никто не поверит.

Как актер древних гаерских кровей, актер-передвижник, которому предстоит выступать то в большом городе, то в маленькой деревне, то перед образованнейшей публикой, то перед гопниками и красноармейцами — я все время нахожу язык общения. Но, наверное, с альбома «Капитал» произошла та трансформация, когда я начал показывать своего внутреннего, экзис­тенциального намного больше. И поэтому мне нужно было группу в 2002-м расформировать, а в 2007-м создать новую и назвать ее «Капитал», «Рывок Юхансона»...

«НЕ РАСТОРГУЕВ, НЕ «ЛЮБЭ», А «ЛЕНИНГРАД» — ГЛАВНАЯ ВАТНАЯ ГРУППА СОВРЕМЕННОСТИ»

— Но болото шоу-бизнеса засосало...

— Я не знаю, почему. У меня была одна вещь: я не хотел, чтобы кто-то говорил, что Михалок играл в ху...ой группе «Ляпис Трубецкой». Мне нужен был реваншизм, мне нужно было отмыть эту группу. Потому что до 1997 года я играл в самой крутой, самой панковской и самой противоречивой группе Беларуси. Когда уже пошли «Сочи», «Яблони», мы превратились в говно: культурологическое, человеческое, в говно с любой точки зрения. То есть я сам знал, что это говно. Поэтому курил и прятался.

Мне нужно было отмыть группу и перед «Веселыми картинками» бригаду распустить. Три альбома сделать и разойтись. Альбом «Веселые картинки» — это мой сольный альбом. Ребята принимали участие только как приглашенные музыканты: сыграть ритм-секцию, еще что-то — но они даже не участвовали в созидании. Поэтому «Веселые картинки» пришлись по душе фанатам старого, нового, будущего «Ляписа». А потом пошло BRUTTO.

Надо было взорвать бомбу. Вот Шнур пропагандирует то, что ведет к неминуемой смерти. Такой жизнью может жить только Шнур. Встречаться, корешить с олигархами, топовыми футболистами, главными бандитами, ментами, бухать и говорить, что это и есть современный протест...

— А потом чистить организм в Испании...

— ...потом в Испании делать чистку, ставить себе самые дорогие прокачки, встречаться с классными чувихами. И главное: он попал в этот мир уже со знаниями, у него была культурная среда, база, с ним был Вдовин — гений, и группа «Ленинград» взорвалась, как бомба. Все это делалось с понтом, это было псевдохулиганство. Все то же присутствовало в раннем «Ляписе Трубецком». Но согласись, то, что являет собой в данный момент «Ленинград», превратилось в такой же «Ляпис»...

Его слушают менеджеры в перерывах между рыбалкой и «крымнаш»... Не Расторгуев, не «Любе», а «Ленинград» — главная ватная группа современности.

Я же двигаюсь в контексте того, что происходит вокруг. Рядом со мной тогда стали люди, которые для меня были объектами насмешек. Я слился с персонажем «Метелицы», «Яблонь». Как актеру мне пять с плюсом, как человеку — два с минусом. Как актер я стал крутым, со мной рядом бухали пацаны из минского ОМОНа, топовые бандиты, от кличек которых в 90-е у людей волосы дыбом вставали. Ростовские, измайловские — они все были со мной, и я был им другом. Я побывал в передрягах, видел монстров, но самое интересное, что я для них был свой.

Я же никогда не был бандитом, присутствовал дворовый романтизм, я видел в деревне Самохваловичи под Минском Цедрика, который «откинулся» с двумя вазелинами, у него фашистские наколки на теле, и он рассказывает, что «это мои два брата, которые помогли мне выжить на зоне». Я слышал песни Розенбаума от Цедрика: «Нинка, как картинка, с фраером гребет». Мы же жили с ним в одном дворе, у меня не было магнитофона, поэтому я узнавал это от людей, которых все боятся и с которыми надо дружить, если хочешь жить нормально.

— Но сейчас ты весь в наколках и бритый, уже по образу похож...

— Я очень похож на себя 18-летнего. В 18 лет я не был бритым, но подтягивался столько же, сколько подтягиваюсь в 38 лет. Через 20 лет у меня такие же нормативы ГТО, как в 18. Поэтому часть моего творческого возвращения — это, конечно же, огромный физический труд. Спорт, тренировки...

— Новые песни BRUTTO «Железный», «Будь смелым» — там очень жесткие тексты. Ты не боишься разочаровать людей и оказаться не тем, за кого себя выдаешь?

— Я собрал BRUTTO с теми людьми, на которых не надо надевать маскарадные костюмы. Сейчас у меня нет стиля и концепции. Есть такой вот я, такие мои друзья, которых я очень люблю и уважаю. Мои друзья, с которыми мне очень хорошо и вне сцены.

Мы ни разу не выступали в Беларуси, дали всего лишь четыре концерта в России. Но мы главные ньюсмейкеры. Столько пи...лей я не отгребал за всю свою жизнь. Ни будучи пьяным, ни будучи «Ляписом»-разочарованием, ни будучи «Ляписом»-воз­вращением. Я никогда не видел подобного внимания и такого резонанса, как от BRUTTO. Когда я понял, что мы сообща сделали, то был счастлив. Потому что появился наконец-то коллектив, который сейчас без всяких скобок стал таким большим, что я могу вместить в него всю свою жизнь.

— Ты пытаешься раствориться в BRUTTO. Думаешь, это реально? Все-таки ты же — лидер.

— Я могу в BRUTTO на сцене позволить себе работать на полную катушку. Это как футбольная команда, где я не самый лучший нападающий, не лучший защитник и на ворота меня вообще лучше не ставить. Я хороший полузащитник и хороший капитан команды. У меня не те физические показатели, как у остальных, я не такой одаренный, как многие здесь. И в музыке, и в спорте в BRUTTO есть люди, которые заткнут меня за пояс. У меня есть минчанин Паша Ланнис­тер, которого в консерваторию взяли без экзаменов. Играющий на гитаре, мандолине, клавишах, досконально знающий сольфеджио, историю культуры, музыки...

Из Одессы есть Лэфт и Петя, которые про контркультуру, андеграунд, хардкор и панк-рок знают в 10 раз больше меня. Это носители библиотеки андеграунда. Все, что связано с мировым андеграундом, становлением панк-рока, появлением групп, — они все это знают досконально. Очень опытные артисты, которые могут играть в экстремальных, приближенных к боевым условиях.

Есть спортсмен, Виталий Гурков, заслуженный мастер спорта. Есть Бразил — борец, топовый уличный хулиган, человек, который участвовал больше чем в 50 больших коллективных столкновениях и уличных драках. Я рядом с ним пигмей, при всем моем боксе.

Но я — как скрепа, наделенный знаниями, полномочиями и уважением от них. Это же не за деньги. Что, за деньги можно Гуркова купить? И какие деньги в BRUTTO?

«ВАКАРЧУК ИЗ АКАДЕМИЧЕСКОГО ТЕАТРА, А Я АРТИСТ БРОДЯЧЕЙ ТРУППЫ»

— Тебя обижала реакция на первые клипы и песни BRUTTO: «Да это все какой-то физкульт-привет, слушать не­воз­можно, только отжиматься»?

— Они мне помогали. Моя задумка была — первым же шагом отмести всех лишних из громадного формирования «Ляпис Crew», фанатов старого «Ляписа», тех, кто видели только декоративную сторону нашего творчества и не слышали моих призывов, не понимали, о чем я пою.

— Которые относились к твоим стихам со сцены как к приколу...

— Которые относились ко всему этому как к декору и не понимали, что я говорю с каждым из них лично. И мои стихи — это то, что и в Венгрии, и в Германии привлекало внимание. Это когда кто-то шепчет, кто-то красные, пардон, трусики показывает, кто-то флажолеты играет. А я появляюсь на фестивале Sziget, где 95 процентов людей не знают ни «Ляписов», ничего. Как мне привлечь их внимание? Я выхожу и читаю стихотворение, как мой учитель Маяковский: грозно расставив ноги, руки вперед, много согласных, много грубости, раз — все, давайте посмотрим, что там за глашатай вышел. А теперь давай рвать, давай плясать, маршируйте со мной. И это уже Мейерхольд.

Рок-н-ролл — это еще и площадное, массовое искусство. Здесь нужны формы, которые привлекут внимание молодых и тех, кто тебя не знает. Моя задача — прийти и всех разбомбить.

— Ты не боишься попасть в ловушку? Чтобы народ за тобой тянулся, нужно будет все время планку подымать, и когда-нибудь надорвешься.

— Нет, как прыгунья Исинбаева, я воюю сам с собой. Она знаешь, с кем соревновалась? С Бубкой. Знаешь, с кем я соревнуюсь? С Сэмплом, с Rainbow, с Apple, Голливудом и «Милавицей» (белорусская фабрика женского белья. — Прим. ред.). И это не шутки.

— Я думал, ты соревнуешься со Шнуром, Аллой Пугачевой и Бобом Марли.

— Я не вижу за ними никакого будущего и не могу соревноваться с прошлым. За выслугу лет их уважаю. К Шнуру и Пугачевой отношусь с должным трепетом.

— Как ты себя чувствуешь рядом с Вакарчуком?

— Я не рядом с ним. Вакарчук — поп-звезда, депутат, артист высшего эшелона. Пусть он на меня не обижается, я Славу люблю и уважаю, но рядом с ним — Яценюк, Кличко... Вакарчук в этой весовой категории. Там известные спортсмены, чемпионы мира. Я — с BRUTTO, у меня группа андеграундная.

Слава — из академического театра, а я артист бродячей труппы. Я его очень люблю и уважаю. Наверное, это самая красивая и мелодичная группа, и она смогла опередить великих «ВВ». Я — фанат «ВВ», вот в чем дело. Наверное, «ВВ» и «Океан Эльзы» — как Beatles и Rolling Stones, две великие группы. Но я фанат «ВВ».

— Потому что Скрипка играет на баяне?

— Потому что Скрипка неуправляем. Я вижу, что им движет иногда. Этот мальчишеский, какой-то древний, совершенно лишенный ментальных вещей драйв. В нем нет продуманности. Скрипка сидит, и вдруг пошел по столам прыгать. Мне такое больше нравится. Когда — раз, бух, бах. При этом и на баяне сыграет. В нем больше стихийного. Стихийность — это страсть.

— Такого брутального, как ты сейчас, насколько тебя хватит?

— Да я всегда таким был.

— Я помню тебя... «тупой, пьяной, жирной скотиной», как ты сам себя называл.

— Конечно, но где-то же внутри я был таким, как сейчас. Есть же люди, которые могут рассказать про меня, каким я был в 17-18 лет. И это же люди не эпохи Тутанхамона, они есть рядом со мной и любят сейчас BRUTTO. Мои друзья не принимали «Ляписа» последних лет. Мои друзья из 90-х не принимали «Ляписа» революционного, бригадного. А BRUTTO любят. Потому что видят теперь, где практическое применение того, о чем мы поем.

— Все-таки тебя обижает определение «поющие гантели»...

— Нет, я восхищен. Это очень круто и верно. Но это ж такой штамп. BRUTTO — это та труппа, которая может выполнить мое любое режиссерское задание, почти все мои новые задачи. Если я задумаю рок-симфонию или какое-то агитбригадное действие с элементами акробатики, борьбы, драки, то с этими ребятами смогу показать. Потому что есть люди, которые и физически, и музыкально одареннее, талантливее меня, к тому же еще и моложе. Поэтому я и для себя буду ставить новые задачи. Хотя как автор не могу избежать штампов.

— Возможно, рок-музыкант должен подстраиваться под своих фанатов, добиваться их любви...

— Я ничьей любви не добиваюсь. До­бить­ся любви нельзя. Это то, что не­возможно просчитать. Маркетинг в любви исключен. Можно перед зеркалом рядиться, перебрать тысячу шампуней, цветы выбирать долго, рот одеколоном мыть, а она в итоге уйдет с чуваком, который возле сцены сыграл три ноты.

---

---

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter